К этнической истории усуней

В большом цикле этногенетических проблем Казахстана и Средней Азии исключительно важное место занимают вопросы, связанные с происхождением и начальными этапами истории древних народов, населявших эти территории.

Развернувшаяся с конца прошлого столетия на страницах русских (затем советских) и иностранных изданий дискуссия о древнетюркском, восточно-иранском и финно-угорском этногенезе дала значительные результаты в изучении кардинальных проблем ранней истории народов Советского Востока, но вместе с тем выдвинула ряд сложных вопросов, оставшихся нерешенными. К одному из них относится полемика об этническом облике и происхождении древних усуней, населявших со II в. до н.э. огромную территорию от бассейна Таласа в Киргизии до Алтая на востоке. Не менее спорен вопрос о том, под каким именем были известны усуни античным авторам этого периода.

***

Теория о принадлежности усуней к индо-готам была предложена еще Абель-Ремюза и Клапротом; ее активным последователем явился Г.Е.Грумм-Гржимайло, считавший усуней смешанного тюрко-индо-готского происхождения. Единственным аргументом этих исследователей послужило неясное высказывание китайского комментатора VIII в. Янь Ши-гу о европеоидности физического типа усуней. На том же основании Ф. Гренар выдвинул теорию о финно-угорском происхождении усуней Семиречья. Однако как первая, так и вторая точка зрения не встретила поддержки ученых и отпала.

Выдвижение другой гипотезы, получившей впоследствии большое распространение, связано с именем одного из первых историков Греко-Бактрии Дегинем. Известия античных авторов о разгроме греко-бактрийского царства скифскими племенами асианов, тохаров и других в середине II в. до н.э. были сопоставлены им с показаниями китайских источников о разгроме греко-бактрийцев племенем юеди, потерпевшим незадолго перед этим поражение от усуней, двигавшихся с востока. Отсюда был сделан вывод о тождестве усуней китайских хроник с восточно-иранским племенем асианов-асиев. Поддержанное В.В.Григорьевым, Т. Кингсмиллом, Г.Вернадским, а затем А.Н.Бернштамом и С.П.Толстовым тождество выходцев из степей Центральной Азии усуней с асианами* долгое время не оспаривалось никем, хотя, как отмечал И.И.Умняков, в пользу такого сближения нельзя привести 'никаких доказательств, кроме сходства звуков'**. Этой же точки зрения придерживался шведский ученый Жарль Шарпантье. Доказывая восточно-туркестанское происхождение асов и аланов - предков современных осетин, он пришел, в частности, к очень важному выводу о тождестве их древнего названия 'ас' (или 'ос') с 'асии' Страбона и 'асианы' Помпея Трога³. Однако, установив древнее самоназвание осетин 'ас' ('ос'), Шарпантье тем самым считает 'усунь' неправильной транскрипцией термина 'ас', хотя известно, что этноним 'усунь' сохранился до сих пор как самоназвание казахских родов Большого Жуза. Трудно представить, чтобы испорченная иноязычная транскрипция этнонима могла стать самоназванием такого крупного этнического объединения, каким был в древности усуньский племенной союз.

Вывод Шарпантье подвергся критике со стороны Г.Халоуна, который, опираясь на показания китайских и античных авторов, выступил против сближения усуней с асами-осетинами. Этой же тематике были посвящены исследования других авторов - X.В.Бэйли, О.Мэнчен-Хэлфена, Я.Гарматта, Ф. Альтхайма и других, принявших концепцию Шарпантье об асах-асиях-осетинах и присоединившихся к возражениям Халоуна по поводу их сопоставления с усунями. Трудами этих исследователей вопрос о древних усунях был выделен из алано-тохарской проблемы восточного иранства.

С иных позиций подошел к решению проблемы происхождения и этнической принадлежности усуней видный историк и этнограф тюркских народов Н.А.Аристов. Основываясь на большом историко-этнографическом материале, он в 1896 г. выступил с положением о тюркоязычности древних усуней, которых считал западной ветвью енисейских киргизов. Через шесть лет его гипотеза была подтверждена японским ученым К. Сиратори, дешифровавшим некоторые усуньские титулы и имена, сохранившиеся в китайской династийной истории Цянь Ханьшу. Этого же мнения придерживались и другие синологи - Ф.Хирт, О.Франке, И.Маркварт и частично П.Пелльо; к аналогичному выводу пришел и автор этих строк. В данной связи важно заметить, что все усуньские. слова, какие удалось сейчас расшифровать, носят очевидный тюркский характер. Установление тюркоязычности усуней, зафиксированной китайскими источниками с конца III в. до н.э., т. е. со времени их появления на исторической арене, ставит под серьезное сомнение как их сопоставление с ираноязычными асиями-осетинами, так и распространенный тезис о тюркизации усуней сюнну-гуннами в конце I. в. до н.э.

Таким образом, можно подвести некоторый итог. Говоря о происхождении древних усуней Семиречья, исследователи придают решающее значение вопросам их этнической принадлежности. Однако отрицание тождества усунь-асиан еще не ответило на вопрос об имени усуней в античных источниках, равно как вывод о тюркоязычности господствующего племени усуньского союза не решает проблемы их происхождения. Поэтому мы позволили себе в порядке дискуссии изложить некоторые соображения по этим вопросам.

 1. Гунны и усуни

Основной сводкой известий о гуннах и других племенах II в. до н.э. является текст Шицзи Сыма Цяня, составленный по сообщениям Чжан Цяня* и чиновников Ханьского двора. Достоверность этих сведений убедительно подтверждена Бань Гу, который, располагая большим документальным материалом, счел возможным внести указанный текст с некоторыми дополнениями в летопись Цянь Ханьшу. Лишь некоторые детали в изложении Сыма Цяня вызывают сомнение и остаются необъясненными. Остановимся на одной из них, имеющей непосредственное отношение к теме нашего исследования.

В 177 г. до н.э. гуннский князь Маодунь (Модэ)-шаньюй в наказание за самовольное нарушение мирного договора с Китаем отправил своего Западного туки (князя) в поход против могущественного племени юеди*. Гуннская конница нанесла серьезное поражение юедийцам где-то в районе Чжанъе-Ганьчжоу и, кроме того, покорила несколько мелких уделов на западной окраине складывающейся гуннской коалиции. Летом следующего года шаньюй писал об этом в письме китайскому императору: 'По милости Неба, воины были здоровы, а лошади в силе - они уничтожили и усмирили юеди; предав острию меча или же приведя в покорность, утвердили [спокойствие]. Лоулань, усунь, хуцзе и пограничные с ними 26 уделов стали сюннускими. Все они вошли в [сюннускую] армию и составили одну семью'. Из приведенного фрагмента явствует, что юеди понесли большой урон и, как отмечено в источниках, были вынуждены отодвинуться на запад, к Тариму и Семиречью. В дальнейших текстах хроник нет ни одного конкретного указания на военные столкновения самих сюнну-гуннов с юеди. Поэтому когда в середине II в. до н.э. юеди под сильным напором гуннов оказались еще дальше, в Греко-Бактрии, летописцы не смогли дать объяснение причинам этой миграции. А между тем переселение состоялось, и почти все современные исследователи хотят объяснить это действиями предприимчивого шаньюя Лаошана (173- 161 гг.), обезглавившего юедийского князя.

В параграфе о Больших юеди по тексту Шицзи известие об убийстве юедийского князя выглядит так: 'Когда Маодунь-шаньюй встал на престол, он, напав, разбил юеди, а сюннуский Лаошан-шаньюй убил юедийского князя и из его головы сделал питьевую чашу'. Воспроизводя эти строки в Цянь Ханьшу, Бань Гу дает их без изменения смысла, но несколько модернизирует: 'Маодунь-шаньюй, напав, разбил юедийского князя, а Лаошан-шаньюй убил юеди (йского князя) и из его головы сделал питьевую чашу'. Через сто с лишним лет летопись упоминает о голове юедийского князя в связи с описанием ритуала клятвы у гуннов: 'Из головы, разбитого Лаошан-шаньюем юедийского князя, той, которая была сделана питьевой чашей, вместе пили за кровный союз'. Без изменения эти фразы встречаем у Сюй Суна, комментировавшего текст Цянь Ханьшу.

В более поздних источниках описание этого факта видоизменилось, и Лаошан перестал фигурировать в приведенных строках. Уже в Шуй-цзин чжу убийство юедийского князя приписано Маодуню, а не Лаошану: 'Маодунь-шаньюй разбил юеди и убил их князя, а из его головы сделал питьевую чашу'. В Тайпин юйлань выражение 'Маодунь-шаньюй разбил юеди и убил их князя, а из его головы сделал питьевую чашу' воспроизведено с буквальной точностью.

Можно было бы привести еще несколько примеров подобных компиляций текста Шицзи в позднейших сочинениях, но в этом нет надобности. Важно, что во всех случаях варьируется одна и та же фраза: 'из головы юедийского князя сделал питьевую чашу', приписываемая то Лаошану, то Маодуню и не подтверждающаяся показаниями источников. При этом, как правило, упускается, что Сыма Цянь говорит только об убийстве князя, а не о повторном разгроме юеди в целом. Неясность текста, при отсутствии фактов, послужила причиной самых произвольных его толкований, а ошибки, допущенные в поздних копиях, закрыли его действительный смысл. В существующем виде текст фразы не может быть базой для каких-либо обобщений, поэтому целесообразней искать ответ на возникшие здесь вопросы в других источниках.

Ближе всего к рассматриваемому периоду лежит упомянутая летопись Бань Гу Цянь Ханьшу, в которой при написании раздела о странах Средней Азии использован не только текст 'Исторических записок', но и материалы двух путешествий китайского посланника в Западном крае Чжан Цяня. Чжан Цянь выехал из Китая в 139 г. до н.э., через год после завоевания Греко-Бактрии юедийскими племенами. Пробыв десять лет в плену у сюнну-гуннов, он после долгих странствований по Средней Азии попал в Бактрию (129 г. до н.э.). Поэтому Чжан Цянь (и, с его слов, Бань Гу) является надежным автором в описании событий, происходивших по существу на его глазах: взаимоотношений племен Западного края, переселения усуней и юеди на запад, покорения Бактрии и др. Нельзя забывать, что на информации Чжан Цяня в течение почти двадцати лет строилась внешняя политика Ханьского двора на север и запад от Китая.

По характеристике Чжан Цяня, откочевка юеди из Семиречья произошла непосредственно перед завоеванием Греко-Бактрии (140 г. до н.э.). Он пишет: 'Когда князь Больших юеди был уже убит варварами, княгиней была поставлена его супруга, которая вскоре совершенно покорила Дася-Бактрию и стала властвовать над ней'. В свете этого известия новый смысл приобретают слова Сыма Цяня, записанные им со слов дворцовых летописцев. Повествуя о событиях 140 г. до н.э., предшествовавших посольству Чжан Цяня в Среднюю Азию, он говорит, что именно 'в это время Сын Неба [император] расспрашивал покорившихся сюнну, и все они говорили, что сюнну разбили юедийского князя, а из его головы сделали питьевую чашу'. Последнее известие является прототипом рассмотренных версий об убийстве юедийского князя, но вкупе с сообщением Чжан Цяня оно позволяет датировать это событие 50-ми годами II в. до н.э., когда Лаошана не было в живых. В этот период юеди, повторяем, находились в Семиречье, а власть сюнну-гуннов не распространялась западнее Лобнора. Нет никаких оснований говорить и о военных экспедициях сюнну-гуннов на запад в этот период. Следовательно, считая несомненным разгром юеди в 50-х годах II в. до н.э., приходится предположить, что вторичное поражение юеди было нанесено другим народом, также носившим название 'гунны'. Это тем более вероятно, что Чжан Цянь в цитированном сообщении называет его термином, одинаково применимым ко всем северо-западным кочевникам и меньше всего к сюнну-гуннам: ху - варвары.

И дальше мы видим, что Чжан Цянь, в противоположность историографической традиции, говорит о причинах разгрома юеди в совершенно новом аспекте, связывая его не с сюнну-гуннской экспансией, а с движением усуньских племен из Ордоса на запад. 'Когда усуньский куньмо (князь) вполне возмужал, он сам испросил разрешения шаньюя отомстить за обиду своего отца, [убитого юедийцами]. Следуя на запад, он, напав, разгромил юеди. Большие юеди снова бежали на запад и поселились на землях Дася-[ Бактрии]'. За то, что это не случайная ошибка или описка поздних редакций, говорит второе высказывание Чжан Цяня, в котором он дает сжатую схему последовательной сменяемости народов Семиречья: 'Первоначально [оно] было землями сэ (саков). Большие юеди на западе разбили и изгнали сэского князя; сэский князь на юге перешел Сяньду (Гиндукуш), а Большие юеди стали проживать на его землях. Впоследствии усуньский куньмо ударил и разбил Больших юеди. Большие юеди переселились на запад и покорили Дася, а усуньский куньмо стал жить здесь'. Слова Чжан Цяня подтверждаются всеми другими источниками, из которых следует, что Семиречье никогда не было объектом сюнну-гуннского завоевания. Так как вторичный разгром юеди произошел здесь и был совершен усунями, китайские комментаторы делают естественное заключение: 'Юедийского князя убил [усуньский] куньмо'.

Таким образом, сопоставление фрагментов летописей позволяет отделить неверные обобщения и толкования хронистов от реальных событий, которые, в свою очередь, проливают свет на действительные причины переселения юеди в Бактрию: 1) разгром юеди был нанесен не сюнну-гуннами Монголии, а усунями в 50-х годах II в. до н.э.; 2) существование черепа юедийского князя в ставке сюнну следует объяснить тем, что откочевывая на запад, усуньский куньмо имел формальной целью отомстить юеди за смерть отца. В знак того, что его действия увенчались успехом, куньмо, будучи вассальным князем, отправил голову побежденного князя своему сюзерену шаньюю-обычай, одинаково характерный для всех кочевников Азии.

Но между том н китайские авторы после Сыма Цяня, и сами юеди единодушно заявляют, что поражение было нанесено гуннами. Здесь мы сталкиваемся с несомненным тождеством: у гуннов Монголии, юеди, кидаритов и некоторых китайских информаторов усуни были известны noд именем гуннов.

Уместно заметить, что указанные сообщения Чжан Цяня - далеко не единственный аргумент в пользу сближения усуней именно с сюнну-гуннами. По критическому изданию разделов об иноземцах из динас-тиных историй в уже цитированном 'Сборнике Повествований' следует, например, что 'страна Усунь находится на северо-востоке от Давани (Ферганы)'. В то же время другой параграф этого сочинения определенно локализует Давань 'на юго-западе от сюнну' (т. I, стр. 108). Приведенный фрагмент не объясним, если исходить из существующего мнения о местонахождении сюнну-гуннов на территории Монголии. Следовательно, считая определенным соотношение наименований Даванъ-Фергана, приходится констатировать, что на северо-востоке от Ферганы находилась и страна Усунь, и страна Сюнну, которую следует отличать от восточногуннской конфедерации. Иными словами, географическое положение обеих стран совпадает.

И вот другой пример. Во второй половине I в. до н.э. канцзюйские племена подверглись сильному давлению со стороны своих западных соседей - усуней. Будучи не в состоянии своими силами противостоять усуням, канцзюйский князь обратился за помощью к сюнну-гуннскому шаньюю Чжичжи, находившемуся тогда в Западной Монголии. Источник так передает слова канцзюйского князя: 'Можно пригласить его (Чжичжи.-Ю. 3.) на восточную границу (Канцзюя), совокупными силами завоевать Усунь и поставить его там князем. Тогда не для чего опасаться сюнну'. (Там же, стр. 220). По нашему мнению, текст не оставляет сомнений в том, что в данном случае под сюнну-гуннами также надо подразумевать усуней.

Отсюда возникает вопрос: что обозначал термин 'гунн' в рассматриваемое время и почему, наряду с сюнну-гуннами Монголии и другими племенами, усуни носили наименование 'гунны'?

На анализе термина 'гунн' мы останавливались раньше, поэтому данной статье лишь коротко повторим сказанное.

Уже в древнейших китайских текстах, содержащих сведения о тюркоязычных племенах, встречается ряд этнонимов с характерным окончанием, графически обозначавшимся, как общее правило, одними и теми же иероглифами: хунь (древн. чтение γ?uәn) и кунь (кuәn), т. е. ғұн, кұн. Как показано Л.Базэном, форма ғұн/кұн тождественна древнетюркскому множественно-собирательному аффиксу -ғұн-/-кұн-, восходящему к самостоятельному тюркскому слову кұн- народ - человеческий коллектив - племя - женщина - хранительница домашнего очага - женское начало.

Установление взаимозависимости понятий ғұн/кұн= 'женщина' ='народ', связанной вначале родственными узами, а затем единством этнического происхождения, позволяет ввести китайскую передачу указанного термина в ряд древнетюркской социальной терминологии. Достойно внимания и то, что спорадически повторяющееся в древнетюркских памятниках значение кұн - род, фамилия полностью совпадает с китайским переводом транскрипции хунь= ғұн/кұн в группе лю-хунь (шесть ғұннов) как си - поколение, род (в группе лю-си 'шесть родов'). Наряду с этим в сочинениях V - X вв. имеются описания племен хунь (ғұн) и кунь (кұн), названия которых сопоставимы только с хунь ранних китайских хроник и кұн орхоно-енисейских надписей. Народные предания этнических объединений, в состав которых входили эти племена, возводят их происхождение к сюнну-гуннам, известным в западных источниках древности под именем ғунов*.

Важно заметить, что по письменным источникам все или почти все древнетюркские племена (тюрки, киркуны, агач-эри, он-ок, табгач, команы, йомуты, тухсы, куян, сыбук, лан, кут, гоклан, орпан, ушин и др.) носили наименование 'гуннов'. Иными словами, термин 'гунн' в каждом отдельном случае был равнозначен самоназванию племени, но в то же время являлся понятием более широким, отражающим определенную общность в этническом происхождении. На этой основе представляется возможным искать его аналогии в древнеусуньской социальной терминологии.

***

Во главе усуньского племенного союза стоял князь, титул которого древние китайцы передавали иероглифами куньмо, куньми и куньбянь. Судя по тексту Тайпин юйлань, куньмо (куньми, куньбянь) является транскрипцией двусоставного термина (кунь+мо), в котором кунь является определением к мо. Сведения об усунях, содержащиеся в 'Исторических записках' и 'Истории Старшей династии Хань', говорят о существовании постоянного института куньмо в усуньском союзе.

Термин куньмо (древн. кuәn-mak [bаγ], кuәn-mjia [bjia], кuәn-biän.) из тюркской лексики впервые был разобран К.Сиратори, считавшим его китайской передачей титула хан-бег (вар. хан-бий). Более точный анализ термина дан И.Марквартом, предложившим новое чтение группы в форме кун-бег, кун-бий со значением бег (князь) над кунами, кунский бег, что частично подтверждено П.Пелльо, объяснявшим указанные разночтения диалектальными особенностями языка древних усуней. В целом две последние трактовки не вызывают сомнений. Можно лишь с учетом работ Б.Карлгрена в области исторической фонетики китайского языка и опыта недавних исследований Л. Базэна по табгачскому языку в древнекитайской транскрипции внести в это чтение поправку: кунь-мо= кұн-баг (кұр-бағ), куньми =кунь-бянь=кұн-баг или кұн-бай и дешифровать двояко: 1) князь кұна (народа, племени) и 2) кұнский (гуннский) князь. Надо полагать, равнозначным эквивалентом термина куньмо (кұн-баг) был титул ушань-му (ou-sin-[m] βаγ=ушин-баг, 'усуньский князь'), принятый в 53 г. до н.э. обособившимся усуньским князем Уцзюту. По соображениям, приведенным выше, считаем оба эти понятия тождественными. Для подтверждения нашей дешифровки обратимся к материалам другого характера.

Титул усуньского бага сохранился в названии его города-ставки, которую Феофилакт Симокатта (VI в.) называл Бағ-кат ('Город баға'). Вероятней всего, этот же город, находившийся между Иссык-Кулем и Или, в усуньской области Бэй-тин, китайцы называли 'Городом баға' (кит. Мо-хэ= [m] βаγ-γа=бағ, возможно, Бағ-балык, Бай-балык. Другим наименованием 'города баға' было Гун-юэ (k'iung-ngi^wat=кұн-кат)⁷⁸-'Кұнский город', известный позднее под именем Ку-на-са-эр - Куна-шар - ' Кұнский город' с переосмысленным значением 'Старый город'.

По утверждению Ли Фана (со слов Ду Ю), термин куньмо-куньми был не только титулом князя, но и этническим наименованием самих усуней. Он говорит: 'В Ханьскую эпоху [эта] страна называлась [еще] Большой Куньми [Кұн-бағ]'. В связи с этим напомним, что в источниках встречается название обособленного гуннского племени куньми (кұн-бағ), переселившегося в Ханьское время из Ордоса на территорию современной провинции Юньнань. Говоря о его обычаях, летописцы характеризуют их как тюркские (туцюэ''ские) и- отмечают, что в генеалогическом отношении 'с сюнну [гуннами] это, собственно, братские племена'. Приведенные известия находят параллели в западных источниках, где усуни фигурируют под именами: гунны, χουνβοι (хуна-бағ), древнерусское хунаби, хынави (хуна-бағ).

Таким образом, этно-топонимические материалы восточных и западных источников также свидетельствуют о существовании усуньского двусоставного термина кұн-бағ, который нашел отражение в титуле усуньского князя, в названии его города-ставки и династийного (бағского) рода усуней. Как видим, в группе кұн-бағ присутствует несомненный этноним кұн, разобранный выше и, вместе с другими данными, позволяющий установить второе наименование усуней кұн, гунны. Это в свою очередь проливает свет и на происхождение усуней, на их связь с кұнским, т. е. вообще гуннским этносом. Хронологически появление кунских племен, безусловно, восходит к глубокой древности, а все исторические и географические нити ведут их к территории Ордоса, где еще в эпоху Чуньцю кочевали хуньские - кұнские племена. Поэтому вполне возможно, что в VI - IV вв. до н.э. усуни-гунны входили в конфедерацию протогуннских племен.

 2. 'Древние усуньские земли'

Первые достоверные упоминания о протогуннских племенах в китайских летописях относятся к VII - IV вв. до н.э. По этим сведениям, центральной территорией протогуннских племен была северная часть современной провинции Шэньси на границе с Ордосом. Упомянутая характеристика источника о 'шести поколениях' помещает их к западу от уезда Лунсянь по р. Вэйхэ. К северу от них, в Бэйди (совр. уезд Цинъян) находилось племя сюй-янь (xiu-iän, куян)*, ставшее впоследствии династийным родом у сюнну-гуннов и сяньби-самбиров. Между лю-хунь и куянами, в Аньдине и Пинляне (совр. Пинлян и Гуюань), находилось 'поколение уши' (uo-si), в названии которого нетрудно увидеть форму ушин, усунь. Древние китайцы при передаче иноземных наименований вкладывали в их транскрипцию определенный смысл. Здесь транскрипция у-ши имеет значение 'поколение вороны', аналогичное со значением у-сунь - 'потомство вороны'*. Термин усунь (уйсун, уйшун, ушун, ушин, уйсын, усын и т. д. до сих пор не расшифрован**, поэтому его действительный смысл остается загадкой. Но наличие вороны как родового тотема у древних усуней несомненно. По усуньским преданиям, родоначальниками усуней были ворона и волк. Этот факт нашел отражение в тамге усуней-ашина (ошин), на которой также изображена ворона.

Не имея возможности подробнее остановиться на вопросах единства усуней с племенем гуннского происхождения ашина, скажем лишь. что достоверность известий о первоначальном проживании ушинов-усуней в Аньдине-Пинляне (на 'Вороньей реке') подтверждается одной из древних ашинских легенд, по которой 'предки туцюэ''ского (тюркского) дома ашина произошли от смешанных ху''ских (гуннских) родов, прежде кочевавших в Пинляне'.

Отделение скотоводства от земледелия, прослеживаемое на материалах археологических исследований в Северном Китае и Внутренней Монголии с VII-V вв. до н.э., привело к сложению здесь кочевых скотоводческих племен. Ближайшим результатом этого процесса явилась консолидация некоторой части северных и западных племен в племенные союзы. Письменные источники этого периода изобилуют сообщениями о постоянных набегах кочевников на раздробленные уделы оседло-земледельческого Китая. Набеги несколько уменьшаются лишь в IV в. с установлением гегемонии княжества Цинь, объединившего под своей эгидой большинство уделов ослабевшей династии Чжоу. В конце IV в. циньские правители захватили области Лунси, Бэйди и Шанцзюнь, а жившие там племена, в состав которых входили и усуни, откочевали на запад. Для защиты Китая от пограничных кочевников было построено первое звено Великой Китайской стены.

Вскоре после этого события гуннские племена появляются у Ци-лянь-шаня и Эдзин-гола, получившего название 'Куянского озера', о котором комментатор VIII в. Янь Ши-гу писал: 'Видимо, это название центральных земель cюнну и уезда, учрежденного в области Чжанъе. Оно дано по имени издавна проживавших здесь куянцев'. Здесь были учреждены переведенные с территории провинции Шэньси уезды Цзюйянь-сянь (Куянский) и Аньдин-сянь (затем переименованный в Уши-сянь - Усуньский). Все хронисты и комментаторы помещают уши между Эдзин-голом и Цилянь-шанем, на территории современного Лянчжоу, где, по летописным версиям, обитали усуни. Характерно, что по более поздним источникам (Вэйшу) часть усуней локализуется в местности к востоку от Дуньхуана, в том же районе.

Куянцы и усуни входили в состав 'кұнских' племен и находились под сюзеренитетом гуннского князя 'Западной Стороны', носившего титул кунь-се (киәn-siа=кұнсиғ, 'кұнский'). Наименование 'кұнских' сохранилось за племенами этого района вплоть до VIII в.

Род шамана-хранителя сю-ду (xiu-d'uo==кут-о), перемещенный из местности Ганьцюань-шань провинции Шэньси, находился на северных склонах восточного Цилянь-шаня, по соседству с усунями. Наконец, в центре Цилянь-шаня, по южной границе усуней, находилось племя ци-лянь (кiәγ-liän=коклан, гоклан), имя которого сохранилось до сих пор в составе туркменских родов.

Совершенно самостоятельные сведения о древнем местожительстве усуней в системе гуннских племен сообщают Сыма Цянь и Бань Гу со слов Чжан Цяия. Во второй половине II в. до н.э., когда усуни находились уже в Семиречье, Чжан Цянь, обосновывая необходимость совместной борьбы китайцев и усуней против сюнну-гуннов, писал в докладе императору: 'Прежде усуни находились рядом с Большими юеди между Цилянь и Дуньхуаном. Ныне они усилились, но щедрыми дарами можно склонить их переселиться на восток, для проживания на прежних землях'.

В последующих докладах двору он неоднократно развивал эту мысль: 'Ныне [гуннский] шаньюй в новых трудностях от Хань (Китая), а земли куньмо [на востоке] пустуют (По тексту Шицзи: '...а прежние земли хунь-се опустели и обезлюдели'). Иноземцы весьма привязаны к своим древним землям, к тому же любят богатства Хань. И если, воспользовавшись этим случаем, щедрыми дарами склонить усуней переселиться на восток, для проживания на прежних землях (по Шицзи: '...для проживания на прежних землях хунь-се'), то этим можно будет добиться успеха, а добившись его, отрубим правую руку (т.е. западную часть) сюнну. Поэтому, приехав в ставку усуньского князя, Чжан Цянь говорил ему: 'Если усуни переселятся на восток, для проживания на прежних землях, то Хань отправит княжну в жены куньмо...'.

Однако посольство Чжан Цяня к усуням потерпело неудачу. Объясняя причины этой неудачи, он отмечал, что усуньские князья все еще находились в зависимости от сюнну и, 'кроме того, были близки к ним'. Под близостью сюнну-гуннских и усуньских князей надо, видимо, понимать их генеалогическое родство в системе гуннского союза. Последняя фраза перекликается с сообщением Шицзи, 'что отец куньмо был [князем] малого княжества западной границы сюнну'.

Из племен негуннского этноса отметим кочевавших на западе и юго-западе от усуней, в области Чжанъе, юеди (ut-tiei (tai), ngji at-tiei (tai)=оты, аты) и дася (t'ad-ga = тагор, токар) в междуречье Дася-хэ и Чжао-хэ. В западных источниках они были известны под именем аттакоров, оттокаров, представляющим стяжение двух этнонимов: ат/ас/+ такор, от/ос/+токар.

В рассматриваемый период асо-тохарский союз был одним из сильных племенных объединений на западе от Хуанхэ. Его владения распространялись далеко на юг от Цилянь-шаня и Дунь-хуана, к верховьям Хуанхэ; на востоке данниками асов-тохаров были гуннские племена.

В 178 г. до н.э. юеди-асы изгнали усуней, обособленных от гуннской коалиции, из долины Ушуй-хэ и уничтожили их княжеский род. Уцелевшие члены династийного рода бежали в ставку гуннов Монголии. Новорожденный усуньский княжич был усыновлен гуннским шаньюем и воспитывался у него. Летопись сообщает, что, опасаясь нападений со стороны юеди, усуньский 'народ [также] бежал к сюнну'. Когда молодой княжич Лецзяоми возмужал, шаньюй вернул ему народ его отца и отдал в надел область Сичэн ('Западная стена'), у поворота северного рукава Хуанхэ на восток.

Здесь происходит процесс консолидации усуней, сопровождавшийся покорением мелких соседних княжеств и расширением территории усуньского союза. Это был период первоначального сложения феодального быта у усуней: создания княжеской дружины, появления сильной власти кұн-баға, образования обогатившейся на военных грабежах племенной аристократии и, наконец, объединения разрозненных родов в крупное политическое ядро. За двадцать лет пребывания в Сичэне (примерно 178 - 160 гг.) усуни усилились настолько, что стали представлять опасность и для самих сюнну. Вскоре Лецзяоми отказался являться на обрядовый гуннский праздник 'Объезда леса', обязательный для всех гуннских князей. Воспользовавшись смертью шаньюя Лаошана (161 г. до н.э.), значительная часть усуней, возглавляемая Лецзяоми, уходит на запад.

После разгрома 178 г. юеди-асы были вынуждены оставить свои прежние земли в области Чжанъе и двинуться в Семиречье, заселенное сакскими племенами, которые под давлением юеди откочевали в Капи-су. Под предлогом мести за смерть своего отца Лецзяоми напал на юеди. и часть их переселилась теперь еще дальше, в Греко-Бактрию. Другая часть саков и асов-тохаров осталась в Семиречье и вошла в состав усуньского племенного союза, за которым в греческих и латинских источниках укрепилось наименование 'гунно-тохарского'.

Итак, перед нами три этапа миграции усуней на протяжении около двухсот лет: 1) Шэньси-Цилянь-шань; 2) Цилянь-шань-Сичэн; 3) Сичэн-Семиречье. В силу общей скудости письменных источников IV-II вв. до н.э., когда систематические известия о варварских племенах только начали просачиваться в китайскую историографическую литературу, нельзя дать исчерпывающего конкретного анализа причин этих переселений и описания их процессов. О них можно говорить лишь в самых общих чертах.

Если на первом этапе усуни выступали как часть кочевой периферии оседло-земледельческого Китая, а их переселение было обусловлено стремлением китайцев обезопасить свои северные границы и сделать невозможными дальнейшие набеги на централизованный Китай, то на втором этапе эти причины также носили 'внешний' характер и заключались в экспансии асо-тохарского союза на территории, занятые более слабыми племенами, в данном случае усунями.

Переселение усуней из Сичэна, разумеется, не может быть объяснено желанием кұн-баға отомстить за смерть своего отца. Это был лишь повод для откочевки из Сичэна, которому, кстати говоря, не поверили и в гуннской ставке: вдогонку усуням был послан отряд, потерпевший, однако, неудачу.

Здесь действовали причины другого характера, вытекающие из особенностей кочевого хозяйства. Сыма Цянь говорит, что во время пребывания на востоке от Цилянь-шаня 'куньмо собирал свои народ и заботился о нем. Он нападал на соседние мелкие уделы с несколькими десятками тысяч воинов, опытных в сражениях' (по переводу Н.Я. Бичурина: 'Гуньмо приложил попечение о поправлении состояния своего народа и подчинил себе окрестные небольшие города'). Иначе говоря, в Сичэне, расположенном в окружении гуннских племен, начался процесс консолидации усуней и создания родоплеменной конфедерации. Усиление усуней происходило на базе общего развития и укрепления кочевого скотоводства как господствующей формы хозяйства в степях Центральной Азии этого периода. Благоприятные в климатическом отношении 180-160 годы, отсутствие военных столкновений на северной китайской границе и, на первых порах, военная поддержка сюнну-гуннской ставки явились объективными причинами увеличения их основного богатства (скота) за счет быстрого естественного прироста стада и военных захватов.

Но и растущее скотоводческо-кочевое хозяйство с его исключительно экстенсивным направлением развития и необходимостью больших пастбищных площадей обнаруживает постоянную тенденцию к расширению и самостоятельности, которые тормозились ограниченностью территории и сильным сюнну-гуннским окружением. Это своеобразное проявление закона переселений скотоводческих племен, сформулированного К. Марксом, переплеталось со стремлением феодализирующейся племенной аристократии освободиться от сюнну-гуннской зависимости. Рассмотренными обстоятельствами и объясняется то, что в год смерти Лаошана 'куньмо со своим народом далеко переселился, сделался самостоятельным и не соглашался являться на съезды (т.е. на праздники 'Объезда леса'.-Ю. 3.) к сюнну'. В течение 15-18 лет значительная часть усуней откочевывает в Семиречье, расположенное в непосредственной близости к оседло-земледельческим оазисам Хорезма и Греко-Бактрии, на больших караванных путях между Западом и Востоком. Семиречье с его горными, долинными и степными пастбищами стало местом основных усуньских кочевий. Переселение закончилось там, где были исчерпаны причины, породившие его.

Здесь важно отметить, что миграции скотоводческих племен, в том числе, усуней, никогда не носили абсолютный характер. Часть племени, как правило, оставалась на обжитых местах и впоследствии принимала участие в сложении новых этнических объединений. Спустя несколько столетий после ухода основной массы усуньского населения на запад имя усуней снова появляется в тексте памятника в честь тюркского князя Тоньюкука при описании новых кочевий восточных тюрков: 'Я довел войска до городов Шантунга ('Горный восток') и до морской реки (р. Хуанхэ). Они разрушили двадцать три города и остались на жительстве в земле Усын бундату'.Текст ясно определяет южное, китайское направление тюркских походов и позволяет локализовать 'юрт усуньского союза' на северном рукаве Хуанхэ, видимо, в районе Сичэна. Этим объясняется и существование усуней в Ордосе, которое отмечают многие средневековые и современные авторы, причем П. Пелльо и Л. Амби высказывают резонное предположение об общности происхождения этих усуней с сары-уйсунами в составе киргизов, ушунами и уйшунами узбеков, а также с уйсунами казахов Большого Жуза. Вспомним также, что на Хангае и в Бэйтине - Бишбалыке еще долгое время существовали обособленные княжества усуней - остатков древних гунно-усуней северного и северо-западного Китая.

Изложенные в настоящем параграфе данные о передвижениях усуней последовательно дублируют перемещения центра күнской конфедерации от Ордоса до Цилянь-шаня, а постоянное их местожительство в кольце гуннских племен ясно показывает органическое этно-политическое единство с гуннами. Даже обособление и откочевка усуней на запад, борьба шаньюев не за разгром или изгнание, а за возвращение их зависимости от гуннской ставки, наконец, отказ кұн-баға от обязательного присутствия на ритуальных праздниках гуннов, генеалогическая близость сюнну-гуннов с усунями и упоминания усуней-уши в составе коренного гуннского ядра -все это разрешает сделать только один вывод: наряду с кутами, куянцами, гокланами и др. усуни относились к племенам кұнского происхождения и носили наименование 'гуннов'. К этому же заключению приводит анализ греческих и латинских известий об усуньском племенном союзе.

 3. Усуни в античных источниках

Ни одно из племенных названий, встречающихся у греко-римских авторов, не может быть даже приблизительно сопоставлено с термином усунь*. Усуни - обитатели бассейна Ушуй и затем Семиречья неизменно фигурируют в западных источниках под именем гуннов.

Античные авторы сохранили немало вариантов передачи этого имени. У одного только Страбона насчитывается пять разночтении термина 'гунн' по разным рукописям: poonQOi, сро-uvoi .q^uool,, Гог-voi, parvoi. Кальман Немэти, сличая флорентийскую; эскуриальскую, московскую и пять парижских рукописей 'Географии' Страбона, приходит к выводу, что наиболее ранняя и устойчивая форма написания - cpram'oi. Разночтения термина гунн у Дионисия Периегета: oim-oi- (|)vch, ©owoi, Uowm, Oowoi; у Приска Панийского: unnus, thynus, thinus, thymus; у Орозия: chuni, phuni, thuni, funi; у Плиния Старшего: huni, phuni, ;huni и т. д. Обилие форм передачи этого термина объясняется, видимо, малым книжным знакомством большинства западных авторов с древними племенами Восточного Туркестана и Средней Азии и традиционной компилятивностью их источников, при которой ошибки переходили из ранних произведений в более поздние. Исключение составляют варианты хун/фун с закономерным чередованием х/ф. Обе формы встречаются у Евстафия в его комментариях на 'Землеописание' Периегета. Давая описание скифского племени уннов (ғунны, orvvo;) или flowvoi, Евстафий говорит, что 'нужно следовать тем, кто пишет 'унны' без 'гт'.

Хронологически первое упоминание о племени гуннов принадлежит Страбону, который, со слов Аполлодора Артемитского (примерно середина II в. до н.э.), заявляет, что бактрийские 'цари простерли свои владения до серов и фаунов'. Основываясь на доказанном тождестве фауны-гунны, некоторые исследователи пытались сблизить фаунов Аполлодора с сюнну-гуннами Монголии, а серов - с китайцами. Однако владения Греко-Бактрии ни в какой исторический период не распространялись дальше западных пределов Таримской котловины, и, следовательно, это сопоставление с историко-географической точки зрения неудовлетворительно. В это время юеди кочевали в Семиречье, а усуни, обособленные от гуннской коалиции, находились на Тариме и в Бэйтинской области, гранича на севере с синьли-сирами, обитавшими на Алтае или к югу от него. Поэтому мы не видим иной возможности, кроме отождествления гуннов и серов-кочевников Аполлодора с гуннами-усунями и синьли-сирами.

Последующая история усуней связана, как отмечалось, с их борьбой против асо-тохарского объединения и откочевкой в Южный Казахстан. Во второй половине II в. до н.э. они находились в долине р. Или и Иссык-Куля. В границах усуньского племенного союза оказалась часть саков и асов-тохаров, не принявшая участия в юедийском походе на греко-бактрийское царство. С этого времени греко-римские авторы говорят об усунях-гуннах только в ассоциации с тохарами.

Уже Дионисий Периегет, модернизируя сведения Страбона применительно к I в. до н.э., писал, что за яксартскими (сырдарьинскими) саками, 'стрелами бьющимися', живут 'тохары, фруны (гунны) и варварский народ серов'. Предельно ясная географическая характеристика Дионисия помещает гуннов на востоке за Сырдарьей и к западу от серского Алтая, в границах усуньского союза*.

Из других источников сведения Дионисия об усунях-гуннах подтверждает восходящий к I в. до н.э. Плиний Старший, который вслед за предыдущими авторами на 'Асской реке' (Атиан-Асиан=Асский, Яксарт) называет народ аттакоров и залив того же наименования (Астакорский; ср. Аральское море=Токарское море). На востоке за сырдарьинскими асами-тохарами, где, по китайским данным, находились усуни и тохары, живет народ 'гуннов и тохаров', за ним касыры, обитавшие где-то в бассейне Тарима. В стороне от этих народов, по всей вероятности также на Алтае, Плиний упоминает рыжеволосых кочевников серов, 'известных своими лесами'.

Название 'Города серов' встречается на карте 7 г. до н.э., известной через компиляцию св. Иеронима (IV в.) в публикации К. Нсмэти. На ней между серами (Алтай?) и октогорра (оттокора, Яксарт) показан народ 'гуннов-скифов'. Как утверждает издатель карты, ею пользовался и ученик св. Иеронима Павел Орозий, локализовавший 'ғун-скифов' за племенем оттокорра (ос-токоры) в упомянутом районе.

Важное известие об усунях-гуннах сообщает современник Марка Аврелия (161-180 гг.) Клавдий Птолемей. В шестой книге 'Географин' он называет племя ©goavoi-гуннов вместе с i^ay 0^1 "' ас-тагурами у начала. Каспийских гор, отождествляемых с Западным Тянь-Шанем. Если врошчн Птолемея, сопоставлявшиеся прежде с гуннами Монголии (Ф.Гренар) не были предметом специального обсуждения, то названному в другом месте одноименному городу (Oporava^=Ғуна, 'Гуннский') на Шелковом пути, его идентификации с данными этнонимики и географическому положению посвящено немало строк. Вслед за Бэйли ученые ошибочно сближают его с согдийским наименованием Дуньхуана дрв"н, известным по дуньхуанским рукописям в коллекции А. Стайна Но уравнение QQoava=дрв"н не может быть принято по причине очевидного географического несоответствия: отрезок Шелкового пути у западного Тянь-Шаня следует отнести только к территории Семиречья, а не Дуньхуана в провинции Ганьсу. Мы присоединяемся также к возражению В. В. Тарна, считающего существенным недостатком гипотезы неоправданное отделение QQoava от 'скифского племени' Q@oavoi - гуннов (жившего вместе с ?????-тагорами), на землях которого, по словам Птолемея, находился этот город.

Сообщение Птолемея о Гуннском городе и скифском племени гуннов поддерживается аналогичными известиями по Юлию Гонорию (V в.) в его 'Космографии', представляющей собой комментарии к более ранней карте земли. Перечисляя города Восточного Океана (Иссык-Куля), Гонорий называет 'Город скифов-ғунов' (Skythaе-thuni) 'скифо-ғунское' племя в той же области. Здесь он, бесспорно, уточняет Птолемея в транскрипции и подтверждает в локализации 'Гуннского города' и 'гуннского племени' на Шелковом пути, помещая кх к окрестностях Иссык-Куля.

Эта местность сравнительно хорошо была известна древним китайцам, локализовавшим на Шелковом пути у Тянь-Шаня столицу усуньского племенного союза Город Красной долины. Китайские хронисты характеризуют Город Красной долины как ставку усуньского кұн-баға. Выше отмечалось, что ею другими названиями были 'Кұнский (Гуннский) город' - Кұн-кат и 'Город баға'.

На рубеже и в первые века н.э. Город Красной долины был не только значительным политическим центром со смешанным усуньским и китайским населением, но и, надо думать, являлся важным перевалочным и обменным пунктом на Шелковом пути. Проходивший по долине р. Или к Иссык-Кулю и дальше на запад Северный путь лежал через Красную долину. Кроме рассуждений общего порядка, в пользу этого вывода говорит небезынтересное сообщение Цянь Ханьшу, выпавшее из внимания исследователей. При описании похода Чэнь Тана и Гань Янь-шоу на Талас, к городу гуннского шаньюя Чжичжи в 36 г. до н.э., летопись гласит, что они, 'идя [от Или] Северной дорогой, вошли в Красную долину (Чигу) и пересекли страну Усунь; перейдя границу (княжества) Канцзюй, вышли на западе от Наполненного Озера (Иссык-Куля)'.

Имя 'гуннов и тохаров' (faunos-ficarios) последний раз всплывав в конце IV в. в основанном на летописных традициях готском предании о происхождении западных гуннов: '(В 376 г.) Филимер, король готов и сын Гандариха Великого ... узнал, что среди его народа водятся какие-то ведьмы, которых он сам называл на готском языке алиаруннами (haljarunna-'адское колдовство'). По его приказанию они были выгнаны и осуждены блуждать в степях, далеко от лагеря готов. Лесные (?) люди фауны-фикары ('гунны и тохары'), увидев ведьм, скитавшихся в пустыне, сочетались с ними и породили этот варварский народ - гуннов'. Анализируя сказание, А.Н.Бернштам считает 'необходимым подчеркнуть характерное указание на то, что какая-то часть западных гуннов возникла непосредственно на европейской почве'. Со своей стороны, в silvestres homines - 'лесных людях' 'Всеобщей истории' мы видим awt'i^iQOt греческих, akatziri латинских, гуннов - агач-эри и йыш-киши ('лесные люди') иранских и тюркских авторов. Если это так, то, согласно приведенной версии, тюркоязычных гуннов - агач-эри - надо считать западной ветвью 'гуннов и тохаров' Семиречья и в автохтонном происхождении западных гуннов признать восточный, гунно-усуньский субстрат.

Показания античных источников от Страбона - Аполлодора до 'Всеобщей истории' в конечном счете сводятся к выводу, высказанному в предыдущих параграфах: в Семиречье, где китайские летописцы и путешественники помещают племя усуней и их столицу Город Красной долины, греческие и латинские авторы называют народ гуннов и Гуннский город на Шелковом пути. В согласии с китайскими известиями, по которым 'среди усуней имеются ветви сэ и юеди', античные авторы неизменно помещают вместе с усунями-гуннами племя тохаров, обособленное от асов-тохаров Бактрии и Сырдарьи

* * *

Проблема древних усуней существует уже давно, и попытки ученых свести конкретный анализ имеющихся источников к поискам более или менее созвучных эквивалентов термина усунь, не дав положительных результатов, завели эту проблему в тупик. Лишь в самое недавнее время в китайской исторической литературе о Восточном Туркестане стал намечаться (правда, пока еще без достаточной аргументации) новый путь решения усуньской проблемы, как проблемы 'обособленной ветви гуннов'. При современном состоянии науки о древних народах Центральной и Средней Азии этот путь кажется наиболее приемлемым с исторической, лингвистической и географической точек зрения. В этом смысле рассмотренный здесь материал достаточно показателен.

Предлагаемое нами новое объяснение термина 'гунн' по разноязычным источникам и анализ его территориального распространения на карте Древней Азии показывают, что этим этнонимом обозначались и племена, известные в китайских источниках в основном под именем усуней. Ранние китайские известия о жительстве усуней в системе протогуннских племен и их сопоставление с показаниями античных авторов заставляют сделать вывод, что вопрос о происхождении усуней тесно связан с этногенезом не восточноиранских, а в первую очередь кұнских, тюркоязычных народов. В исторической науке считается почти общепринятым положение о происхождении усуней на территории Семиречья. Недостаточность этой теории заключается в том, что, принимая ее, мы вынуждены основываться на шаткой гипотезе о возвышении неизвестного восточноиранского племени со сходным наименованием и его последующей тюркизацни сюнну-гуннами - гипотезе, не подкрепленной никакими историческими фактами и логически не оправданной. Не усилением 'автохтонных' усуней, а их иммиграцией из ордосских степей можно объяснить коренные этнические перегруппировки в Средней Азии середины II в. до н.э. - падение греческих колоний Бактрии от aco-тохарского вторжения, изменение в этническом составе междуречья Сырдарьи - Амударьи и, наконец, скрещение тюркского и иранского этносов в самом Семиречье.

Сопоставление усуней с гуннами, если оно покажется убедительным, позволяет наметить один из путей распространения тюркского массива на запад и считать этот усуньский путь самым ранним. Отсутствие сведений о действительном переселении сюнну-гуннов на запад до конца IV в. н.э. и существование 'гуннского' населения на восточных окраинах Европы в III в. и раньше приводят к заключению, что в сложении западных гуннов приняли участие и другие племена, прежде всего усуни.

Зуев.Ю.А. К этнической истории усуней // С.6 - 21.